Присутствие [духа]. Как направить силы своей личности на достижение успеха - Эми Кадди

По словам Джулианны, тогда она узнала, что «иногда натыкаешься на каменную стену. И это нормально. Даже если переживаешь по этому поводу, это нормально. Потому что скоро перестаешь переживать – переживания быстро проходят».

Никаких сожалений, никакого бесконечного пережевывания. Ни стыда за прошлое, ни страха, что следующая роль не удастся. И конечно, чуть погодя они отсняли ту сцену как нужно.

Ближе к концу нашей беседы Джулианна сказала:

– Иногда кажется, что тащишься по болоту, не приближаясь к цели; роль просто не может «оторваться от земли». А потом вдруг чувствуешь, что она «взлетела». И тогда ощущаешь себя подлинно живой. Потому мы этим и занимаемся. Каждый актер играет именно для этого. Ради этих моментов. Потому что они ощущаются… я не люблю громких слов, но они ощущаются как принадлежащие вечности.

Она продолжала:

– Но если человек чувствует себя беспомощным и загнанным, он будет слишком бояться и не сможет присутствовать. И еще он выстроит слишком сильную защиту. Когда защищаешься от тех, кто хочет причинить тебе вред или унизить тебя, – не можешь присутствовать, потому что защита непроницаема.

Она помолчала и снова заговорила:

– Все дело в силе. Всегда дело в том, у кого сила, разве не так?

Неужели это и есть ответ? Может быть, присутствие – всего лишь синоним слова «сила»? Это многое объяснило бы.

– А что вы делаете, если присутствуете и открыты к взаимодействию с другим человеком, а ваш партнер в этой сцене – нет? – спросила я.

– Иногда актеры заранее решают, что будут делать, и не собираются учитывать тебя, поэтому они просто отбарабанивают свое… и никак не выходит установить с ними связь, поймать взгляд, подключиться к ним физически. А ведь актерская игра – это в большой степени именно взаимодействие, понимаете? И самое захватывающее происходит там, где не знаешь, что должно случиться, там, где два человека присутствуют, подключаются друг к другу и творят что-то вместе, и это похоже на… Именно эти моменты трансцендентны.

По мнению Джулианны, даже если второй актер не вовлечен в происходящее, сила присутствия может иногда преодолеть и это препятствие.

– Когда ты присутствуешь и открыта людям, они готовы предъявить тебе свое подлинное «я». Достаточно попросить. Никто не сможет ничего от тебя утаить. Абсолютно никто. Поначалу они, может быть, не захотят рассказывать, но в конце концов выложат историю всей своей жизни. И все потому, что люди хотят, чтобы их увидели.

Я ответила:

– Похоже, что когда присутствуешь, то тем самым позволяешь присутствовать и другим. Присутствие не делает человека доминантой, альфой: на самом деле оно позволяет выслушать других людей. Чтобы они почувствовали, что их слышат. И тогда они тоже начинают присутствовать. Так можно прибавить людям силы, даже если не можешь наделить их формальной властью.

Она умолкла, и лицо ее просияло.

– Да! И когда это случается – когда своим присутствием помогаешь присутствовать другим, – все поднимается на новую высоту.

Когда мы позволяем сиять своему внутреннему свету, мы… даем другим людям разрешение на то же самое. По мере того как мы освобождаемся от собственного страха, наше присутствие автоматически раскрепощает других.

Марианна Уильямсон

Весенним вечером 1992 г. в Бостоне в небольшой церкви собрались священнослужители. Они пришли, чтобы обсудить, как реагировать на пугающий скачок преступности, в том числе убийств, связанных с молодежными бандами, – за истекший год было убито 73 молодых человека, в 2,3 раза больше, чем всего лишь три года назад. Люди были вне себя от отчаяния. Они жили в страхе потерять своих детей на войне, открыто бушующей в городе. Они перепробовали все – кружки и секции после школы, охрану детей силами родителей, дополнительные полицейские патрули, но ничто не помогло остановить кровопролитие. За неделю до собрания в этой же церкви проводились похороны убитого подростка. На похороны ворвались четырнадцать членов банды и нанесли одному юноше девять ударов ножом.

На собрании присутствовал и молодой баптистский священник, преподобный Джеффри Браун. Он недавно приехал в город и был еще не очень хорошо знаком с его проблемами. Сын армейского офицера, Браун родился на Аляске и все детство переезжал с одной военной базы на другую. Затем он учился в колледже в Центральной Пенсильвании, а потом – в духовной семинарии в Бостоне. Сейчас он в числе трехсот священнослужителей пришел на собрание, поскольку его конгрегация, как и большая часть города, тоже страдала от всплеска преступности. Но Браун ничего не знал о бандах, преступности и питающих ее факторах.

Я расскажу о происшедшем собственными словами Брауна.

«Случилось то, что всегда случается, когда собирается полный зал проповедников. Они начали говорить. Потом они договорились в следующий вторник провести еще одно собрание, и через неделю – еще одно… На собрания приходили представители общества – учителя, родители, полицейские, – чтобы обсудить происходящее. Через два месяца они решили разбиться на комитеты! И я понял, что это конец, – если мы от бессилия разбиваемся на комитеты, значит, пора пробовать что-нибудь другое.

И вот Юджин – преподобный Юджин Риверс – сказал: “Вы знаете, кого мы еще не заслушали? Мы не пригласили сюда ни единого представителя молодежи, чтобы поговорить о том, что происходит”. И все подтвердили: “Отлично, Юджин, мы назначаем тебя главой комитета по связям с улицей”. Они хотели смутить Юджина, но тот не смутился. Он сказал: “Согласен, собираемся в эту пятницу у меня дома”. В ту пятницу к нему пришли тринадцать человек. Юджин жил у Четырех Углов – в то время там была горячая точка преступности, самый опасный район города. Мы пришли, и Юджин сказал: “Отлично, пошли!” – “Куда?” – удивились мы. “На улицу!” – сказал он».

Как раз на улицу Джеффри Браун и не особенно стремился. В колледже он изучал вопросы коммуникации, а став священником, наметил себе цель – место пастора в мегахраме, в большой пригородной конгрегации, какие тогда начали появляться по всей стране, проповедуя евангелие материального успеха и процветания. Если бы за пару лет до того Джеффри спросили, каковы его устремления, он сказал бы, что хочет церковь с тысячами прихожан, свою собственную телепрограмму для проповедей и т.д. Войны между бандами в гетто как-то не укладывались в эту картину.

Конечно, по воскресеньям, читая проповеди, он должен был что-то говорить о происходящем. «Я выходил на амвон и произносил проповедь против насилия, – рассказывал он, – а потом, по окончании службы, садился в машину и уезжал в свой уютный домик в хорошем районе».

Но кровопролитие не прекращалось, и отчаяние подступало все ближе. Джеффри все чаще приходилось хоронить мальчишек шестнадцати-семнадцати лет. В надгробных речах он пытался сказать что-то осмысленное, такое, что изменило бы ситуацию. «В семинарии нас этому не учили. Конечно, у нас был курс по работе с умирающими и смертью, нам объясняли значение ритуалов. Что сказать, чтобы утешить скорбящих. Но, когда совсем молодой человек погибает от пули, у тебя просто не находится слов. И последствия травмы нарастают как снежный ком – это понимаешь, когда видишь юношей, у которых убили уже нескольких друзей и близких. Меня сильно выбивали из колеи попытки говорить с этими молодыми людьми, наладить какой-то контакт с ними. У меня просто ничего не получалось. Они не слышали ни слова из моей речи. Некоторые вообще были словно где-то далеко. Они еще не пришли в себя после случившегося. А другие были полны гнева, и видно было, что они копят этот гнев, потому что собираются отомстить».